КРАУСС 75-78. Как это было. Взгляд из 4-ой роты

Почетный пользователь

КРАУСС 75-78. Взгляд из 4-ой роты (продолжение).

К началу октября, из положенной курсантам формы, у нас были только повседневное х/б, фуражки и, конечно же, гады. Всё это время, как нам говорили, мы проходили карантин. Что, впрочем, не было препятствием для работы в колхозе… Но карантин есть карантин. Никаких, естественно, увольнений, даже для местных. Роты первого курса не заступали и в наряды по училищу, за исключением хозработ. Был и я как-то на хозработах в это время. Из-за отсутствия рабочего х/б, нас одевали в оставшиеся от старших курсов поношенные парадки. Залежи этого добра были в сушилке каждой роты. Попал я в помощники сантехнику- водопроводчику, деду лет 60-ти. Он проверял систему отопления перед сезоном, а я должен был носить его ящик с инструментом. В тот день мы облазили много чердаков в городке постоянного состава. Основная работа – стравливание «пробок» из системы. Дед нормальный попался, отпустил раньше времени. Да и сам он по чердакам больше лазить не мог, потому что к этому времени принял где-то 0,7 «Биомицина» (очень популярное в то время вино «Бiле мiцне»).
А вот дебютное выступление в наряде по роте пришлось исполнить «на бис». В первом семестре дежурными по роте ходили только армейцы, ну а дневальными, соответственно, мы, «салаги». Армейцев за всё время учёбы в КРАУССе дневальными никогда и не ставили. И это, конечно же, правильно. Дежурным по роте в том, памятном для меня, наряде был Миша Стативка, родом откуда-то из-под Сум. Наряд проходил нормально, только в столовой нам было трудновато. Мы ели в одну смену с третьим и несколькими ротами второго курса. А ложки в КРАУССе довольно часто были в дефиците – они просто идеально подходили для вставок в фуры, когда из них делали подобие «мицух». Бывали даже периоды, когда ложек хватало едва ли на половину смены. Тогда Глотов устраивал на построении проверку фур, и те, у кого обнаруживалась вставка из ложки, должны были купить двадцать штук новых. Так проблема с ложками на какое-то время решалась. Ну, а в тот день нам не повезло. Приходит рота, всё на столах, кроме ложек. И обезумевший наряд 4-ой роты мечется между столами третьего курса, чуть ли не вырывая эти злосчастные ложки из рук курсачей. Очень непросто было бегать между столами третьего курса. Третькурсники сидели с левой стороны, где ещё стояли, сдвинутые вместе, старые четырёхместные столы со стульями. Были раньше такие «монстры» в советском общепите. А справа уже были установлены новые армейские столы со скамейками, более удобные и при заготовке, и при уборке. Вскоре, где-то к середине октября, все старые столы заменили новыми.
Ну вот, наконец-то отстояли три «заготовки», подошло время уборки роты и сдачи наряда. Меняла нас 41-ая группа. И их дежурный, Коля Б., впоследствии Бычман, решил устроить показательную приёмку наряда, собирая пыль в укромных местах белым платочком, как иногда делают после генеральной уборки. Результат – повторная сдача наряда после отбоя, и на следующий день – заход на второй круг. Хороший был парень Коля Бычман, вот только отношения ни с ним, ни с остальными членами того наряда у меня не сложились до самого дембеля…
Наряды, хозработы, караулы – всё это пролетало и забывалось, ведь КРАУСС не был машиной по воспитанию солдафонов, и наша курсантская жизнь была довольно многогранной и насыщенной.
Не все деньги, полученные за работу в колхозе, мы потратили на нужды роты, осталось и для себя. Что мы, пацаны, могли купить в первую очередь? Конечно же, магнитофон! К магнитофону вскоре добавилась т.н. радиола – проигрыватель с приёмником. Стерео! Мало у кого из курсачей дома была такая аппаратура. Сколько помню себя в КРАУССе, музыка у нас никогда не выключалась. Какой она была, музыка нашей юности? Конечно же, самой разной и, несомненно, лучшей! В кубрике нас было 22 человека, и у каждого свой вкус, свои пристрастия. Всего сейчас и не вспомнить. Не буду оригинальным, если скажу, что это, конечно же, были бессмертные Beatles, Rolling stones, Queen… Некоторые их вещи мы орали хором после отбоя, чаще это была “Come togеther”. Ещё в КРАУССе в это время очень популярной была группа Shocking blue, и, почему-то, среди местных курсачей. Из наших в это время на пике славы были «Весёлые ребята», набирала силу «Синяя птица». Вспомните: «Клён», «Горько»… Конечно, «Цветы» - жаль, что именно в то время они попали в опалу. А вот «Машины…» ещё не было слышно. Коллекция пластинок и магнитофонных записей у нас всё время пополнялась, многие привозили из дома после отпуска что-то новое. Основными поставщиками новинок были внуковцы – понятное дело, рядом знаменитая Апрелевка. Помнится, была у нас даже сверхдефицитная тухмановская «По волне моей памяти». Особое место, несомненно, занимали магнитофонные записи Высоцкого.
Мише Стативке очень нравилась жизнерадостная песня о санках, что «так и катятся с горы»… Насколько помню, это была одна из первых песен ансамбля "Лейся, песня". Миша этой песней всех просто достал, и куда бы мы ту пластинку не забрасывали, она появлялась снова и снова…
Кроме магнитофона и проигрывателя, был и ещё один музыкальный источник. Мы не ошиблись в выборе, купив аппарат с приёмником. Как-то, совсем случайно, нарвались по приёмнику на очень неплохую западную музыку. Она звучала не очень долго, совсем не прерываясь, а потом неожиданно пропала. Настройку сбивать не стали, и в какой-то вечер слышим: «В эфире «Чёрный доктор». Курсачи, слушайте хорошую музыку!». Говорили, что рядом с КРАУССом, буквально за забором, жил какой-то радиолюбитель, который и развлекал нас. Его сеансы были короткими, но всегда это было что-то новое. Как долго это продолжалось сказать уже невозможно, а пропал он так же неожиданно, как и появился. А может быть эти передачи шли с коллективной
КВ-радиостанции КРАУССа? Помню, вход на неё был на четвёртом этаже в правом крыле учебного корпуса.
В каждом кубрике была, конечно, гитара. В свободное время многие мучили её, пытаясь изобразить подобие музыки. Но были у нас и несомненные музыкальные таланты: Сергей Ковалёв, Сергей Коновалов. Немного позже появился аккордеон, его привёз из дома криворожанин Сергей Терентьев.
И, если разговор зашёл о музыке, нельзя не вспомнить училищный духовой оркестр. Его музыка сопровождала нас всё время, пока мы учились в КРАУССе – с первого построения в сентябре 75-го, и до последнего шага за ворота в марте 78-го… Ежедневно каждый курс уходил на занятия под свой марш. А когда третий под «Славянку» - мороз по коже… Правда, марш, который играли для первого курса, по-моему, "Егерский " мы очень не любили, и называли его «лошадиным». Но ведь где-то впереди была «Славянка», и эта мысль грела душу. ( Прослушать МАРШ)
Просыпался и засыпал КРАУСС тоже по сигналу трубача. Стоишь утром «на тумбочке» и ждёшь сигнала подъёма. Не знаю, слышно ли было ту трубу в новых казармах-пятиэтажках, а нам было слышно очень хорошо. И не только слышно, но и видно – обычно трубач выходил на площадку между зданием казармы 4-ой и 8-ой рот и военным циклом. В нашей роте было двое ребят из духового оркестра: Саня Боложук и Володя Антонов. Сам я не был знаком с руководителем оркестра Мыхликом Виталием Ивановичем, но знаю, что музыканты его очень уважали, и, не кривя душой, могу сказать: замечательный был у нас оркестр.
В общем, жизнь в КРАУССе шла совсем не скучно, и вопроса, «зачем я здесь», уже не было…

(Отредактировано автором: 06 Марта, 2006 - 19:07:04)

I курс

Привет братишка!
Прочитал твой рассказ. Как здорово ты всё напомнил, а у меня память стала фрагментарной.
Цитата:

В этот же день, 1 сентября прибыли в колхоз «Родина».
Спортсмены и «артисты» в колхоз не поехали.

А мы вас там сменили и жили там же. Помидоры тогда навеяли такую тоску, что после них решил учиться на "артиста". Один день вспоминается, как отрада - послали нашу группу собрать остатки дынек с бахчи. Сибиряки фотографировались на кучах этих дынек и лопали "от пуза". Как на грех, ни у кого ножа не оказалось. "Наушники" народ сообразительный, выкрутились. Достали из фуражек пружины и ими резали. А кусочки то всё равно были великоваты. Порвали некоторые ребятишки себе уголки ртов. Потом долго короста заживала. Строевая бывала даже ночью за галдёж после отбоя. Старшины делали вывод, что значит не устали салаги на помидорных плантациях.
Сокозавод для нас разнарядки не присылал. Это уже было на втором курсе. Но мне поработать и попить там винца не довелось. И не потому, что к этому времени на медной трубе аккомпанировал, а по тому, что была нога в гипсе. Да ты, наверное, меня помнишь, на костылях с надписью «ОРЁЛ» на спине у х/бэшки. Мы тогда таким образом земляков – первокурсников искали. Х/б после стройотряда были уже серыми и подлежали обмену, вот и расписывали одёжку. Из-за этих 2,5 месяцев на костылях, так и не пришлось с парашютом прыгнуть. О чём до сих пор жалею.

I курс

Тёза!
А вспомни, как мы первый раз играли "Славянку" для наших однокурсников. Было это после выпуска "дембелей" ибо мы уже становились их наследниками, хотя ещё и училисьна втором. Вспоминаю благодарность парней и нагоняй полученный старшиной оркестра от Глотова. Рано мол ещё баловать 2-й курс такой музыкой. Пусть вначале себе три лыки пришьют на рукав. Вообще Ким Захарович относился к духовикам с ревностью ибо любил духовую музыку. А для второго курса мы играли "Марш гражданских лётчиков". Это было сочинение нашего руководителя-дирижёра ныне покойного В.И.Мыхлика. Талантливый был человек. Партитуры многих вещей, сам для нас расписывал. Ведь в нашем репертуаре были не только марши.
Напомнил ты про Санечку Боложука - дружка моего сердешного. Где он сейчас. Жив ли? Он был распределён в Енисейск. Но отработал свои три года и уехал. Вроде бы в Винницу, а где сейчас, Бог весть. О Володе Антонове тоже ни слуху ни духу.

(Отредактировано автором: 13 Марта, 2006 - 07:31:04)

Почетный пользователь

КРАУСС 75-78. Взгляд из 4-ой роты (продолжение).

В середине октября наконец-то идём получать «парадки», шинели и шапки. Без этих обязательных атрибутов мы ещё не ощущаем себя настоящими курсантами. Выдаёт обмундирование на вещевом складе древний дед, который, наверняка, одевал ещё запорожских казаков. Размеры определяет на глазок, только увидев курсача на пороге склада. Не успеваешь подойти к барьеру, а навстречу уже летят общей кучей шинель, китель и всё остальное. После такой «примерки» большей части курсачей попадают совершенно не те размеры, но спорить с «интендантом» бесполезно. Меняемся друг с другом здесь же, не отходя от барьера. Деда-кладовщика эта суета очень забавляет, но, повеселившись вдоволь, он снизошёл до наших уговоров, и в итоге все получили то, что хотели. И даже более того. За прошедшие полтора месяца мы уже стали немного понимать, как должна сидеть форма на «настоящем» курсаче: фура на два пальца над ушами, козырёк должен быть кожаным (встречались ещё и такие), в крайнем случае фибровым, но никак не пластмассовым, ну и ещё другие тонкости курсантской «высокой моды»…. Витёк Махов из Магадана (впоследствии Махоня) каким-то образом сохранил свою фуру в первозданном виде, и ему удалось уговорить деда обменять её на другую, с учётом возросших требований. Перелопатив весь склад, он нашёл фуру редчайшего 53-го размера! Не важно, что она на 3-4 размера меньше – зато как лихо сидит на затылке! А душанбинцу Вове Корякину вообще повезло. Во всех закромах склада не нашлось фуры 63-го размера. Поэтому ему досталась «всего лишь» 61-го, но с кожаным лакированным козырьком «а-ля замполит».
Но получить обмундирование – это ещё не всё, надо привести его к достойному виду. Сначала тренируемся на х/б, с ним намного проще – нет подкладки. Оказывается, во мне дремал талант портного. Потренировавшись на своём х/б, помогаю в этом деле ещё, наверное, половине группы. За вечер куртки, ношенные уже месяц, превращаются из мешков в то, в чём, по нашему мнению, уже не стыдно выйти на люди. Пара швов по бокам, и брюки – какое-то подобие узких джинсов (точнее, стиляжных «трубочек»). И не беда, что в них невозможно присесть, зато теперь мы похожи на настоящих курсантов! Правда, есть существенный недостаток – одинокая «сопля» на левом рукаве,.. но с этим приходится мириться. И, конечно, «кандально» известные гады…
Бацилла моды поразила, кажется, всех! В том числе и армейцев, которые скептически взирали на наши мучительные потуги – многие «салаги» впервые взяли иголку в руки. Даже наш групповой кусок, Дима П.(извините, «товарищ старшина»), унёсся в комнату старшины роты и выполз в подогнанной форме только к вечерней поверке. Естественно, всё делалось только вручную. Местные, правда, перешивать ничего не стали, решили подождать увольнения и сделать всё дома, на машинке.
Главное испытание – утром: как это воспримет наш командир Коваль? Подъём!.. Выползаем из казармы, прячась друг за друга, чтобы не попасться ему на глаза. Вроде бы, пронесло, пока никаких штрафных санкций. Единственное – сравнил кого-то с глистом и заставил несколько раз присесть.
Кстати, на первом курсе (как оказалось в последний раз) мы получали х/б, так называемого старого образца. Оно было сшито из материи, напоминающей «варёнку», было мягким, и более приятным в носке, и цвет у него был, синее что ли… А х/б, которое мы стали получать со второго курса было жёстким, что называется «стояло колом», было совсем холодным, да и выглядело хуже. В общем, новое х/б проигрывало старому по всем статьям...
Вечером, после сампо, ателье продолжило свою работу, пришла очередь фуражек. Довольно сложная технология превращения банальной «фуры» в подобие мичманки, на курсантском жаргоне – «мицухи»: сначала извлекается вся вата, потом раздвигается и натягивается пружина, часть ваты вкладывается обратно, придаются необходимые плавные обводы тульи, ушивается козырёк, и, наконец, делается вставка из ложки. Очень кропотливая и тонкая работа, главное - не переступить неуловимую грань: фуражка должна выглядеть стильно, но в то же время не выделяться на фоне фур, не подвергшихся модернизации. Надо сказать, не многим удавалось это сделать с первого раза. Паша Годин, например, так урезал козырёк, что в своей «мицухе» был похож на адмирала Нахимова. Коваль заметил изменения в нашем внешнем виде уже на утреннем построении, и на первый раз посоветовал привести фуры в исходное состояние. Ещё он напомнил, что мы находимся на государственном обеспечении, и подобная самодеятельность может быть расценена как порча государственного имущества, т.е. возможен вариант обмена перешитой одежды за свой счёт. Такая перспектива, конечно, не могла радовать, и желающих обзавестись мицухой больше не нашлось. Кто не внимал «отеческому» гласу нашего командира, наказывался оригинальным способом. Был у Коваля классный кнопочный нож, на который он просто надевал вызывающе перешитые фуры, и возвращал их на головы потрясённых курсачей. Оставался, вроде бы, небольшой, но всё-таки «шрам», и такая мицуха уже не радовала. Но так он делал обычно на строевом смотре.
После перешивания х/б и фур пыл «модернизма» угас, тем более, ротный старшина Вася Асаволюк из Винницы (не могу назвать его «куском» - путёвый был мужик) ещё раз предупредил, что в ближайшие дни будет проводиться строевой смотр в парадном обмундировании, а в конце октября нас ждёт какое-то значительное событие.

Почетный пользователь

КРАУСС 75-78. Взгляд из 4-ой роты (продолжение).

Время шло – учёба, служба, отдых… Все эти составляющие нашей курсантской жизни строились на фундаменте наших личных отношений в роте, группе, да даже за общим столом в курсантской столовой! В нашей роте, как и во всём КРАУССе, народ собрался со всего необъятного Союза: от Львова на западе до Магадана на востоке, и от Нарьян-Мара на севере до Ашхабада на юге… Шутка ли сказать – 125 характеров! Уже к середине октября сформировались приоритеты в общении, в кубриках произошла «внутренняя миграция». В первые дни койки занимали по принципу: «здесь свободно?». Теперь же устраивались основательно, рядом с людьми, близкими по духу. Как я уже говорил, роты нашего курса располагались в старых трёхэтажных казармах. На жилых, втором и третьем, этажах было по три, абсолютно разных кубрика: слева – человек на 7-8, прямо – 32-35, справа – 20-22. 42-я и 44-я группы жили в больших «кубарях», а вот 41-я и 43-я – разделённые на две, а то и три части. Наша 43-я группа была на третьем этаже, по соседству с 44-ой. В большом кубрике разместились 22 человека, в маленьком – 8, а двоих, Серёгу Петровнина и Володю Фирсова, «приютила» 44-я. Конечно, такая особенность размещения накладывала свой отпечаток на наши взаимоотношения. Более доверительные и близкие отношения у меня, например, складывались с ребятами из своего кубрика.
В большом кубрике в трёх углах стояли двухъярусные кровати. Одна из таких кроватей и стала пристанищем для меня и моего друга Сани Михеева: я на нижнем ярусе, Михеич – на верхнем. Михеич, хотя и был высокого роста, но сложения совсем не богатырского, и очень удачно это использовал. Все наши кровати были с провисшими сетками, а Михеич растянул пружины сетки ещё больше. Утром, после команды «подъём» он прятал голову под подушку, и понять, что в постели кто-то есть, было абсолютно невозможно. Вот так, все убегали на зарядку, а Михеич мог спокойно спать почти до завтрака. С Михеичем за это непродолжительное время мы успели по настоящему подружиться , во многом поддерживали друг друга. У нас даже папка для конспектов была одна на двоих, с заметной и узнаваемой надписью «ТЮМЕНЬ – АШХАБАД».
Постепенно налаживались отношения между «салагами» и армейцами. Мы помогали армейцам в учёбе, а они нам в постижении азов казарменной жизни. Именно благодаря им, многие только в училище научились заправлять постель. А как подшить подворотничок никто из нас и понятия не имел! Из салаг выделялся Паша Годин. Он был всего лишь на год старше остальных, но отличала его какая-то зрелая рассудительность. Паша после восьмого класса пошёл работать, учился в вечерней школе. Через год, правда, вернулся в обычную школу. Был также в нашей группе Виктор Машков, он несколько лет проработал на внуковском заводе №400 в цехе ремонта двигателей. Наверное, это знание «взрослой» жизни и отличало Пашу и Виктора от тех, кто пришёл в КРАУСС, что называется со школьной скамьи. Приближался пугающий неизвестностью «строевой смотр», а у многих не оказалось необходимых бытовых мелочей: ниток, иголок и др. Составили список необходимого, и не удивительно, что в первое «служебное» увольнение в город вместе с криворожанином Сергеем Терентьевым пошёл именно Паша.
Перед строевым смотром каждый курсач получил свой номер в ротном списке, в том числе и я – 96/4. Этот номер мы должны были написать хлоркой на всех предметах одежды. Интересное совпадение: во время учёбы в КИИГА у меня было такое же сочетание цифр личного номера – 964…
Весь вечер с помощью армейцев учимся подшивать подворотнички, пришиваем эмблемы-"птички", «сопли»-курсовки, наглаживаем парадку. Конечно же, самый недоступный предмет в роте – утюг. Парадная форма сшита из сукна, и навести стрелки на брюках практически невозможно.
У нашего Крысы на втором курсе учился двоюродный брат – очень своеобразный парень, который, я думаю, заслуживает чуть большего внимания. Имя его уже стёрлось в памяти, но помню, что была у него звучная кликуха «Зэк». Такое своеобразное прозвище точно соответствовало этому курсачу. Я мог видеть его в КРАУССе около полутора лет, и всё это время он постоянно был лысым. И не просто стриженым, а бритым «до семечек». Всё время он мастерил какие-то ножи, кастеты, пытался даже сделать что-то похожее на пистолет. Помнится, принёс как-то показать своё новое творение – очень неплохой кнопочный нож с инкрустацией на рукоятке «OLVIZ», т.е. «Общество любителей выпить и закусить». Не думаю, что всё своё «производство» Зэк просто держал в тумбочке. Учился он в 15 роте Лазарова-младшего, известного как «Кацо-штрих». Зная, насколько строгим был командир 15-ой, не понятно, как Зек вообще дошёл до дембеля. Наверное, спасало его только то, что, несмотря на своеобразное «хобби», учился он очень хорошо. Так вот, этот Зэк очень щедро делился с нами своим богатым опытом курсантской жизни. Он и научил нас, как гладить брюки с мылом. Оказывается, всё просто: изнутри натираешь их куском мыла по стрелкам, проглаживаешь, и, пожалуйста – "вечные" стрелки…
Пока мы занимались своей формой, все старшины, собравшись в комнате старшины роты, "колдовали" с погонами, чтобы завтра предстать во всей красе. Тогда была установлена такая градация по категориям: старшина роты – 4 «лыки», зам. старшины роты и старшины групп – 3, зам. старшины группы – 2. Рядовые курсанты были без погон.
И вот оно это загадочное событие – первый строевой смотр. Не зря мы готовились к нему как к параду. Серьёзное мероприятие. Под внимательным взором командира роты старшины групп тщательно проверяли состояние формы, в том числе личные номера. Выборочную проверку проводил и сам Коваль. Судя по настроению, наш командир остался доволен, но всё-таки высказал пожелание (пока не приказ), чтобы к следующему смотру у роты была строевая песня.
По окончании строевого смотра Анатолий Иванович объявил, что завтра нас ждёт важное событие – «Посвящение в курсанты», или «Курсантская клятва». Сюрприз – разрешено обуть cвои «гражданские» туфли. Как правы были старшекурсники, когда посоветовали не отправлять туфли домой!
29 октября – День рождения Комсомола, и, по училищной традиции – «День посвящения в курсанты». После обеда первый курс в полном составе вывезли в город, по-моему, в Комсомольский парк. По узкому мосту переходим через какую-то речку, строимся на площади. После клятвы – прохождение торжественным маршем. Вот для чего, оказывается, нас мучили муштрой на плацу! Но, результат налицо, за нашу строевую подготовку командирам не приходится краснеть.
Свершилось, мы – КУРСАНТЫ!
Сампо в этот день отменено, а вечером, соответственно, торжественный ужин.
На следующий день рискнули не обувать гады. А, оказывается, никакого риска нет, и уверенно можно сказать: "Прощайте, ГАДЫ!"

КРАУСС 75-78. Как это было. ­ Взгляд из 4-ой роты

КРАУСС 75-78. Как это было. Взгляд из 4-ой роты